Где-то там бежит один спортсмен.

Время совсем ранее, только-только лениво поднимается багровый край солнца из-за горизонта, и ему бы еще дрыхнуть перед учебным днём, но нет, ибо утренняя пробежка - это святое. И еще, небось, после занятий останется на тренировке до самого вечера, а придя домой упадет выжитым досуха мертвецом на кровать, без сил на заданную домашку. Учеба, так уж получилось, тяжело ему дается, он же парень не особо умный, но все равно как-нибудь прорвется. Благо, спортивные достижения его отмазывают от особо крупных проблем. А занимается он... Теннисом. Не, хрень какая-то для педиков. Боксом, во! Настоящий мужской спорт, все однокашники только им и восхищаются. И нет, он не очень любит людей бить, просто... ну наверное, так просто получилось.
Несомненно, у него в жизни и трудности есть, и препятствия, которые он с трудом преодолевает. Но это ведь ничего, всегда есть родные люди, что его поддержат: и близкие друзья, не раз его выручавшие, и любимая девушка, с которой он уже строит планы на совместное проживание, и отец, ставший ему примером, и обязательно дорогая его сердцу м...

Словом, есть у него те, на кого может положится. И, что самое главное, у него есть будущее.

И тут он пробегает мимо того, у кого его никогда не было и уже не будет. Их взгляды встречаются и за ту единственную секунду, которую держался зрительный контакт, они узнают друг друга. Тот, который есть, и тот, кому им никогда не бывать. И последний бежит дальше, навсегда исчезая за ближайшим поворотом, оставляя его одного на дорожке, которую медленно накрывает тени. И солнце, и голубое небо убегают вслед за спортсменом, оставляя ему одну только черную пустошь.

Именно в этот момент Ожог открывает глаза, пробуждаясь ото сна.
Зубы от обиды сжимаются с такой силой, что издают звучный скрип, и сжатые до белых костяшек кулаки бьют по воздуху, в тщетной попытке достать призрака другой жизни. Но он уже давным-давно убежал.
Остается только ржавый кусок трубы, запрятанный в тайнике за столовой, и пустота, которую следовало заполнить.
И был только один известный ему способ как это сделать.

Стальная труба бодро звенит об перила, пока Дима тяжелыми шагами шел вверх по лестнице. С перекошенной от бешенства рожей он злобно зыркает по сторонам, с нетерпением ожидая встречи с новыми поселенцами, если они тут были. Их, как оказалось, пока не было. Удивительно даже, пусть здание и забросили не так уж и давно - даже выглядело еще в более-менее приличном состоянии. Пока что. Жильцов выселили отсюда... На самом деле, Копытову было глубоко насрать почему. Съебались и слава богу. Оставив при этом после себя кучу всякого барахла. Компания благотворительности для местных бомжей, не иначе. Как жаль, что одному бесполезному ублюдку с железной палкой приснился нехороший сон и теперь большая часть этих вещей встретит бессмысленный конец.

Плак, сука, плак.

Поднявшись на второй этаж, он заходит в одну из квартир, проведя трубой по стене. Глаза тут же цепляются за пустующий шкаф в прихожей, который можно было попробовать уронить на пол. Дальше ванная, в которой оставили и фарфоровый умывальник, и даже, охуеть, унитаз. Ванну в ванной не оставили. Заморочились, наверное, её вытаскивать. Проходит внутрь, в одну из совсем пустующих комнат, - даже обои со стен сняли, - и присаживается на подоконник, уперев взгляд на серые облака за окном. Сейчас, небось, учитель снова ставит метку ему за очередной прогул. В общем-то, похуй. Будто у него есть права на такую роскошь, как переживание о собственных оценках и прочей хуйне. Разве его вообще будет что-то ждать после этого сраного интерната? Остается только делать ставки на то, как долго он протянет там, во взрослой жизни.
Кто поставит на "нихуя" срубит немалый куш.

- Как же всё заебало.

Ничего не значащие слова предназначавшиеся ни для кого, кроме него самого. Следует выдох: протяжный, сиплый и шумный, словно вот-вот перейдет на вой. Аж левый глаз снова заслезился. Но Димка, не обращая на это никакого внимания, опускается обратно на пол и широко замахивается своим единственным близким другом - ржавой трубой для битья. Да, начнет разъебывать этот домишко, пожалуй, с окон, а там уже как пойдет.

Но тут за стенами где-то слышится шум.

Голова тут же поворачивается в его направлении и руки, не выпускающие грязный кусок металла, опускаются на уровень пояса. Это же ему не показалось? Кажется, что-то зазвенело. Или грохнуло. Или и то, и другое сразу. Без разницы что, но что-то хорошенько ебнуло или ебнулось. А значит вполне возможно, что тут он не один.

От одной мысли об этом, лицо перекосило вновь, и Ожог тут же направился встречать прибывших гостей.

Разбитым окнам он, знаете ли, всегда больше предпочитал разбитые лица.

Отредактировано Ожог (2020-11-03 00:52:09)

Подпись автора

No place for tonight
Guess I'll stay here and continue to fight

Грохот всё не останавливался, а наоборот набирал обороты, эхом разносясь по лестничной площадке. Ритм, с которым раздавались удары, всё нарастая постепенно становился похожим на подобие музыки: искаженной, грубой, до невыносимого стука внутри черепа шумной. Чтобы попытаться её исполнить не надо было обладать талантом или, блядь, музыкальным образованием, только потребностью в насилии и порче чужих вещей — честно заработанных, но недостижимых для тебя самого. И имелось ввиду тут не куча оставленного хлама, накрытого грязным налетом пыли, а нечто другое, сложное, неописуемое гниющим мозгом тупого ублюдка с выкинутым на улицу куском трубы.
И обязательно недоступное.

С другой стороны, ему уже слишком давно стало поебать, чтобы размышлять об этом сейчас. И когда Дима шагает в открытую дверь, руки покрепче обхватывают ржавое железо, уже заранее готовясь замахнуться как следует. Ведь даже если он не хочет думать об этом, бесконтрольный голод, скребущий где-то внутри, необходимость в том самом животном насилии никуда не пропадает. Вместо этого она становится тем единственным, за что еще можно было цепляться таким бесполезным рукам, как его.

Какая же все таки это хрень.

Он резко замирает у входа в комнату и как-то неосознанно начинает наблюдать, будто стукнутый по башке, скорее за движением трубы, чем за державшими её ладонями: за тем, как проминается старый корпус от каждого бездумного удара, как вылетают осколки стекла с кусками электронных внутренностей. Кто-нибудь из других таких же жестоких недоумков как он сказал бы, что зрелище вышло просто заебись. Но огонь, еще минуту назад сияющий столь ярко в темных глазах, вдруг начинает медленно тухнуть.

Где-то там бежит один спортсмен.
А что он тут делает?

Ответ, казавшийся до этого таким простым и ясным, теперь виделся абсолютно бессмысленным, и на несколько секунд искренняя злоба оказывается подменена ничего не значащей пустотой.
Он не хотел думать, но все таки не перестал, и вот к чему это привело. Все равно что словить нестояк перед голой бабой.

К счастью, долго эта фигня не продлилась, потому что как только звучит чужой голос, беспричинная злость снова начинает грызть его изнутри. И хорошо, потому что так было привычнее и легче, чем что-то другое. Лицо некрасиво кривиться и он наконец окидывает взором другую гостью с ног до головы, ловя её взгляд на своей левой щеке. Бывали случаи, когда он уже только за одно это начинал бить ебала.
Конкретно этот не станет из их числа. Даже если перед ним стояла та, кого он ненавидел до набухшей вены у виска.
Скобина.

- Не твое дело, сука, - не задумываясь бросил он в ответ, не повышая голоса выше полушёпота.

Спрашивать о том, что она тут делает смысла не было: во-первых это было, блядь, очевидно, если посмотреть на расхуяренный к черту телевизор, а во-вторых Диме было просто-напросто похуй.

- Съёбывай.

Можно было и добавить, что он сюда первый пришел, и пригрозить точно такой же трубой, как у неё, да вот только настроя не было на эту петушиную хуйню. Быть может стоило просто ёбнуть без лишних слов, но, к сожалению, баб он не бил. Как правило.

Даже, блядь, Скобину.

Отредактировано Ожог (2020-11-03 19:47:33)

Подпись автора

No place for tonight
Guess I'll stay here and continue to fight

Бесит. Тем, как равнодушно смотрит на него, тем, как нагло и открыто насмехается над ним, тем, как без доли страха смеет касаться его плеча. Так бесит, что аж блядь голова гудит от боли. И больше всего бесило то, что Дима сам не знал почему он так с этого злился.

Скобина — злобная и тупая тварь, грязная шлюха и вообще та еще дрянь с самыми дебильными кличками на свете. Типа какой нахуй Степлер? Что она, блядь, скрепляет? Свои, сука, ноги? Посмеяться бы, но вот только обжигающий комок в глотке позволяет лишь выдохнуть со свистом. И послал бы Дима её на хер из своих мыслей и забил, так как уже не раз подобных Скобиных встречал за свою жизнь. Пусть каждый раз они одним своим видом выводили его из себя, никогда не было на самом деле причин для по-настоящему ебучей злобы. Но не когда конкретно эта Скобина (где-то на краю разума что-то томно шепчет имя: Алина) попадалась ему на глаза. Почему? Хуй его знает, но от каждого сказанного ею слова, от каждого брошенного смехуёчка уже утихшее желание ломать, портить, уничтожать пульсирует всё чаще, пока не начинает загораться с новой силой.

Но почему же нет сил поднять руки и замахнуться трубой так, чтобы вломить как следует по её ёбаному черепу?

- Клешни твои засуну тебе же в жопу, если еще раз тронешь, - шипит он сквозь плотно сжатые зубы и вяло отмахивается от уже порядком заебавшей ладони. - И завались... Мне насрать. Делай что хочешь.

Ещё чуть-чуть и голос бы задрожал от бешенства — настолько Диме тошно от одного её присутствия. Наконец он разворачивается и медленной поступью уходит, продолжая постукивать куском ржавой стали об стену — его собственная музыка, исполнять которую он лишь и может. Потопать бы подальше уже от этого гребанного здания подальше, но вот только вновь грызущий в груди голод не дает этого сделать, требуя утолить ненасытную жажду разрушения. И Скобина никуда не уйдет тоже, что было очевидно. И похуй, ведь в доме целых пять этажей, так могут делать что вздумается и не пересекаться больше друг с другом.

Но это только совпадение, что до этого он уже было и так начал с третьего этажа. И когда он выбирает из двух оставшихся квартир, то не думает вообще, слепо шагая к ближайшей. Скобина, наверное, идёт следом, прицепившись чертовым паразитом. Или нет. Диме, который не слышал ничего, кроме гулкого стука крови в ушах, было в общем-то наплевать. Как и на прихожую, в которой ничего дельного (хрупкого, уязвимого, легко ломающегося) на первый взгляд не было. Пройдя дальше, без всякий раздумий пытается первую же дверь открыть ударом ноги со всей силы, но тут же отскакивает от неё, ударяясь спиной об стену и падая на задницу.

Открывалась, оказывается, она наружу.

То-то наверное пиздецки смешно это смотрелось со стороны.

Отредактировано Ожог (2020-11-28 03:43:43)

Подпись автора

No place for tonight
Guess I'll stay here and continue to fight

- Иди на хуй! - срывается на выкрик Дима, медленно поднимаясь с пола.

А что ему еще было ответить? Что-то типа: «Да знаешь, чет жопа пиздец болит, наверное на кобчик ёбнулся.»? Нет, поэтому он только потирает нижнюю часть спины, издав еле слышный стон, и принимается со звонкими шлепками отряхивать джинсы от толстого слоя пыли.
Естественно он злится: на себя, что упал как полнейший даун, на эту ёбанную дверь, но больше всего именно на Скобину. И не выводил из себя настолько её очередной никому до пизды не всравшийся комментарий, насколько одно её присутствие. И так всегда.

Почему она вечно упрямо норовит привязаться к нему, впиваясь надоедающим клещом в спину? Наверное по той же причине, почему и он никак не мог заставить себя её прекратить. Димка тупой, это каждый знает, но даже он уже давно успел догадаться, что одними выкриками и угрозами Скобину не прогнать. Нет, но вот если бы хорошенько вломил хоть раз ей в харю, то в тот же момент отстала. Не потому, что стала бы его бояться как остальные. Просто тогда бы они прекратили быть друзьями.

Скобина раздражает даже тогда, когда стоит её хотя бы упомянуть при нём, от одного её вида невыносимо зудит под ногтями и костяшки на кулаках тут же белеют, а когда она открывает рот, то шумит башка, прямо как сейчас. И это еще не говоря о том, что от того как говорит, как ведет себя вообще становилось так тошно, аж блевать тянуло. И каждый раз, когда они вот так случайно ошиваются вместе, почему-то лишние осколки из мозаики памяти неприятно скребут где-то край черепной коробки.
И что-то похожее на это всё вместе он чувствовал каждое утро, когда в зеркале видел отражение собственного лица. Отражение собственного уродства, что будет преследовать его до тех пор, пока не сдохнет.

Он никогда не признает её своим другом.
Но у него и не хватит мужества отказаться от этой дружбы. Как и от ненависти к части самого себя.

Именно поэтому, когда он минует Алину при входе в ту самую комнату, Дима злобно фыркает в её сторону в ответ и тихо-тихо шипит себе под нос:
- Спасибо, блядь, что разрешила.
Чем она там дальше собиралась заниматься его не трогало, пусть хоть долбит прямо здесь, главное, что пока до него не доёбывается и слава, блядь, богу.

С другой стороны, то, что открылось его глазам, занимало Ожога гораздо больше. Самая обычная кухня — точнее то, что от нее осталось. Видимо все эти шкафы со столешницами были настолько дешевыми, что даже вывозить не стали. И вроде ничего необычного, мало ли таких кухонь было на свете, но грань между здоровой кожей и шрамом начинает нестерпимо чесаться. Он проходит вокруг, концом трубы касаясь каждой дверцы и выдвижного ящика, останавливается в центре комнаты и делает один тяжкий вздох.
Противное чувство ностальгии давит на легкие так, что дышать становилось трудно.

Нет, эта кухонька была наверное раза в два шире, да и обои здесь были другие, но всё же... Дима опускает взгляд на пол, мысленно очерчивает контур маленького пацана, который корчился бы здесь от боли, избей его собственная мать, и практически насильно заставляет себя это представить, отчего левый глаз тут же дергается. Ностальгия уступает место горькой обиде, а та моментально разрастается в жидкое пламя, что уже бежит по венам, опаляя каждую клеточку тела.
Это, разумеется, было совсем не обязательно и он мог бы без этого уже начать громить здесь всё вокруг, но хорошо, когда для этого была осознанная причина.
Когда можно было кого-то обвинить.

Сперва Дима бьет окна, как планировал до этого. Под грохот десятка осколков, ссыпающихся и под ноги, и на улицу с высоты третьего этажа, он и сам издает свирепый и звучный рык, который, правда, не слышно за пределами квартиры. Потом в стену летит тот самый кусок трубы с такой силой, что аж кажись штукатурка чуть посыпалась. Дрожащие руки хватаются за один из настенных шкафов и дергают его вниз, в попытке уронить. После минуты такой возни, он наконец-то летит вниз, звучно ударяется об стол и, наконец, падает на пол, поднимая небольшое облако пыли.

Но этого было, конечно, недостаточно. Никогда и не было по другому.

Всё так же невнятно рыча, он уже хочет приняться сделать то же самое с угловым шкафом, совсем не слыша чужих шагов за спиной. Когда же в неё что-то ощутимо тыкает, он тут же разворачивается, заранее замахиваясь кулаком для удара, но напрасно — это была всего лишь Скобина. Скобина и её шмаль в бутылке, которую девушка протягивала ему.
Не предлагала глотнуть. Требовала.

Кривясь в лице и шумно дыша, он смотрит с бешенством в глазах сперва на её лицо, потом на эту бутыль. И огонь в груди обжигает так сильно, что рука двигается сама прежде, чем он успевает подумать что-либо сделать.

Они были друзьями.
Но он был не обязан строить из себя её друга.

Молча хватая бутылку, он тут же вырывает её из алининых ладоней и кидает на пол, после чего сам же яростно топчет.

- Не нужно мне от тебя, блядь, ничего! - не сдерживаясь, он уже напрямую орёт эти слова ей в лицо. - Как ты этого понять, сука, не можешь?! Ни шмали твоей всратой, ни бухла! НИЧЕГО! ПОНЯЛА?!

Но при этом он не пытается прогнать её вновь.

Иметь друзей в наше время действительно тяжело.
Но иногда бывает достаточно просто быть рядом.

Отредактировано Ожог (2020-11-28 23:56:06)

Подпись автора

No place for tonight
Guess I'll stay here and continue to fight

Дима не издает больше ни слова, только шумно вдыхает носом воздух, позволяя молчанию между ними затянуться петлей на горле. Хотелось какой-нибудь реакции, чем просто этого тупого безразличия в глазах, но когда он таки её дожидается, то чувствует как что-то ощутимо колит в груди. Она не накричала на него в ответ, не решилась ебнуть его по яйцам, как следует ожидать от девок, а лишь чуть изменилась в лице — не сильно, но все равно заметно. Так, словно она действительно в чем-то была виновата перед ним. И от этого стало настолько не по себе, что дрожь пробегает уже по его лицу и он отводит взгляд в сторону.

Скобина вызывала раздражение, вызывала злобу, но никогда — жалость с чувством вины. Это было неправильно, неприятно и очень-очень горько в легких. И было бы лучше, реши она действительно зарядить ему по яйцам — это было бы понятнее и проще. А что делать сейчас? Извиниться?
Как же, сука, сложно.

Когда Скобина всё-таки уходит, громко хлопнув дверью, он наконец садится на шкаф, который сам же уронил ранее, и негромко цокает, потирая затылок. Ему бы вздохнуть облегченно, что от него наконец-то отвязались и оставили в покое, но почему-то становится не легче, а... пусто. И тихо. Невыносимо. Тихо.
Он один, как того и хотел, и от этого было так паршиво, что из глотки так и норовит вырваться волчий вой. И он знал всего один способ, как справляться со всеми подобными переживаниями.

Захрипев, Дима вскакивает обратно на ноги и пинает ближайшую столешницу так, что аж отдает до самого колена. Но этого было мало. Тогда он не сдерживаясь ударяет кулаком по стене, отчего от кисти до локтя тут же стреляет столь желанной острой боли. Встряхивая ладонью, он даже не смотрит на нее — видимо, опять одну из костяшек вдавил внутрь. Но кому было не похуй? Не удовлетворившись этим, следом он уже фигачит лбом с разбегу в два-три шага и, когда башка ожидаемо отскакивает, обессиленно оседает на пол.

Но совесть всё не отпускала. И казалось бы, почему? Это же, блядь, Скобина! Злобная и тупая тварь.
Совсем как он сам.
Зубы сжимается на нижней губе с такой силой, что по подбородку идет тонкая струйка крови. Как раз в этот момент пальцы нащупывают кусок ржавой стали, которую он бросил недавно, и тут же крепко цепляются за неё. Шатаясь от произошедшего столкновения, он поднимается вновь и идет в следующую комнату.

Он не умел испытывать сожалений.
Но зато умел разрушать. И этого обычно хватало

Зайдя внутрь, он тут же оглядывается вокруг. Детская, похоже. Ну такая: с деревянной люлькой у окна, голубыми обоями и кучей ненужного хлама в углу, которому не нашлось места в остальной квартире. Хотя откуда Димону это знать, если у него таковой никогда не было — каждый мамкин хахаль мог себе позволить не больше какой-нибудь засранной однушки на окраине.
Как часто ему приходилось засыпать на выдвижном кресле под звуки стоны матери, когда её кто-то ебал прямо с ним в комнате? Её собственная колыбельная для него.

Обычно этого воспоминания хватало, чтобы разойтись так, что его было и втроем было не удержать. Но не сейчас.
Левый глаз, кажется, опять заслезился.
- Как же всё заебало, - повторив эту фразу уже второй раз за день, он бросает трубу рядом с люлькой и уже собирается уходить, как вдруг...

Он снова не слышит её шагов за спиной. Чужое присутствие ощущается слишком поздно — когда её рука уже сжимается на его волосах. Она тянет его к себе, но даже тогда Дима не успевает толком среагировать, разве что вновь выпучивает глаза от удивления. А затем их губы соприкасаются друг с другом.
Он не сразу это понимает, но это был и не близко не поцелуй. Даже до такого тупого дауна, как Ожог, это дошло довольно быстро. Не было ни нежности, ни тепла как, например, в случае с Машей, вообще ничего. Только гадкий вкус ментола во рту.
И самой Алины.
Легкие заполняет эта порченная смесь, а следом она безжалостно хуярит в голову.

Дима курил сигареты пару-тройку раз до несчастного случая с кипятком, когда ему было лет девять-десять. Все пацаны из тусовки баловались, чем он хуже? А после от них тошнило — может оттого, что кухня в тот день воняла никотиновым дымом. А канабис и прочую шмаль вообще не употреблял никогда.

Бежавший где-то там спортсмен, наверное, тоже.
Единственное, в чем они были похожи.

Но Алина, так похожая на мать, забрала и это.

Столь необходимый ему огонь вновь разгорается, опаляя внутренности и пожирая и сожаления, и начинавшую разрастаться пару минут назад апатию, и чувство привязанности. И Дима нисколечко ему не сопротивляется. Только это у него получалось хорошо - медленно сгорать в это пламени всю свою жизнь. С привычной дрожью в руках он сжимает поврежденную ладонь в кулак и бьет Скобину по лицу, когда та отпускает его. Боль со звериной яростью сплетаются вместе, вызывая такой экстаз, на который не была способна ни одна дурь.

И. Это. Чувствовалось. О-ху-и-тель-но.
Словно всё так, как и должно быть.

Когда Скобина отшатывается назад от удара, пальцы уже смыкаются у неё на горле и, толкая её всем телом, Дима прижимает девушку к стене так, что, кажется, её затылок об неё ударяется. И, брызгая слюной и по-звериному рыча, продолжает сдавливать её горло уже и второй рукой.

Вот такие они

д
р
у
з
ь
я

Подпись автора

No place for tonight
Guess I'll stay here and continue to fight