Алина молчит. Только смотрит - и даже лицо её словно бы меньше искажено гримасой агрессии. Она неторопливо затягивается сигаретой, не выпуская её изо рта. Голова её по-черному пуста, хотя, наверное, со стороны она производит впечатление человека, погруженного в размышления. Но нет, Алина не думает. Только чувствует, как по кончикам пальцев вверх бурным потоком поднимается неведомая чернота, которой нет названия. Но не потому что его не придумали, а потому что о некоторых вещах испокон веков говорить было не принято.
Но Алина не знает культурных тонкостей табу. Алина затягивается в последний раз - густо, шумно. Сигарета превращается в окурок с длинным пепельным кончиком. Алина сплевывает его в сторону.
- Ты мерзкая, - безучастно говорит она, глядя девочке прямо в глаза.
Девочка похожа на таракана - ржавая помоечница со скрипучим, как качели в бабкином дворе, голосом. Что же это, Алина, доёбешься до малолетней бомжихи? Набыкуешь на беспризорницу? Станешь, как те ребята, про которых с напускной тревогой и деланным неодобрением рассказывают в новостях? "Трое подростков убили бомжа у вокзала ради развлечения", или что-то в этом духе? О, Алина таких, конечно, видела. С одним, было дело, даже потрахалась. Грохнул он, правда, не бомжа - грохнул он соседского пацанёнка-узбека, потому что верил во всю эту поеботу, типа превосходства белой расы и прочих призывов спасать руССкую землю от чурок-оккупантов. Секс был так себе, пацанёнка-узбека жалко, а сам герой отправился на малолетку. Если что-то в этой жизни Алина и понимала, так это суровую обречённость каждого - все там будем.
Становиться как тот еблан, грохнувший малолетнего узбека, Алина, конечно, не хотела.
Нет, она такой не станет. Нет, конечно не станет. Доебётся, набыкует, но не убьёт. Убивать просто потому что на кончиках пальцев зудит достающая до костей ярость - это как-то... Нет, короче. Нет таких понятий, по которым это было бы хотя бы допустимо.
И всё же - она так похожа на таракана.
Алина ненавидит тараканов.
Тараканы напоминают ей о пожелтевшей плитке на бабушкиной кухне, прожилки между которой закоптились в рыже-коричневый тараканий цвет, кажется, ещё до её рождения. Тараканы напоминают ей о ветхих тапочках с дырками на пятках, которые от самого рождения Алины и до самой своей смерти носила бабушка. Об её засаленном фланелевом халате - сине-зелёном и в цветочек. О прожжёной клеёнке на обеденном столе, за дырки на котором отчитывали Алину. Все эти воспоминания сейчас казались подёрнуты рыжевато-ржавой дымкой и с навязчивостью жужжащей над ухом жирной мухи, казалось, прикладывали все усилия, чтобы вызывать алинкино отвращение.
Тараканов у них с бабушкой дома всегда было много - стены и перегородки старой, обветшалой хрущевки стали для них отличным пристанищем. Они пробирались в квартиру и бегали по стенам кухни. Иногда даже вылетали в соседние комнаты, или пробирались в туалет. Алина хватала бабушкин тапочек и с первобытной яростью уничтожала их. Потому что тараканы - это отвратительно.
- Я, по-твоему, что... - говорила Алина спокойно, размеренно. И лицо её больше не выражало ничего. Вообще ничего, - По-твоему, похожа на кого-то, кому нужна жрачка с помойки?..
Правой рукой Алина ухватила грязнулю за воротник и дёрнула, едва не отрывая от земли. Это было несложно - беспризорница и росточком была всего ничего, и весила как пушинка. И в самом деле, недоедает, поди.
- Тебе бы, бля, поучиться хорошенько, - цедит Алина сквозь зубы, - За базаром-то следить. Ну ничё, я тебя сейчас поучу.
Алина заносит для удара левую руку, потому что сегодня в ковалёвке веселый праздник - сегодня день левши. Так как ничего более бесполезного и тупого даже придумать было невозможно, Алина решила использовать эту знаменательную дату на свой манер, и пиздюли сегодня раздавала преимущественно левой рукой и левой же ногой. Правая половина конечностей использовалась исключительно для удержания цели - вот такой вот праздник.
Бить левой рукой было непривычно, а вот пинать левой ногой - самое то. Как-то так оно по жизни и сложилось, что Алина раздавала пинки преимущественно левой ногой с самых своих первых пиздиловок в седьмом классе.
Даже в детском садике, когда и не помышляла ещё о том, чтобы стать такой мразотой, вроде, тоже с левой пинала.
Левой рукой бить сложно. Левая рука не так хорошо слушается, как правая, которая с неизменной точностью и бьет, и держит. И сейчас правая сжата крепко - не вырвешься, как не пытайся, особенно если ты недоедающая коротышка. А левую вот коротит. Левая не слушается. Левая занесена для удара - Алина метит не то в грудь, не то в лицо, пока не ударит - не разберёшь. Левая рука должна быть так же безжалостна по отношению к жалким вещам и жалким людям, как и все остальные части алинкиного тела, как и все её принципы.
Ударить - это не просто сделать кому-то больно. Ударить - это показать другим, что ты есть. Что ты за свою житуху будешь, бля, крошить ёбла. Что это за жизнь такая, в которой ты даже не можешь ударить?
Тот, кто не может ударить - тот сдохнет. Того запиздят до смерти другие.
Ничего не поделать - так устроена жизнь.
И всё-таки, почему Алина не может ударить?
Алина что, жалкая?
Алина что, сдохнет?
Ногти на левой руке впиваются в ладонь, запястье дрожит. Рука просто висит в воздухе, окаменевшая и напряженная. Алина не может ударить. Левая рука опускается, правая разжимает засаленный грязный воротник беспризорницы. Алине не хватает всего одного шага, чтобы взглянуть на себя со стороны и задаться закономерным вопросом: "пиздец, это я?"
Алина им не задаётся. Алина молчит. В голове всё еще пусто, но чернота, зудящая тараканами под кожей, словно бы отступает. Понемногу, но тем более явно , чем более отчетливо осознание того, что она не хочет пиздить эту грязную коротышку.
- Пиздец, - руки Алины дрожат, а от лица, кажется, отлила вся кровь. Она облизывает неожиданно пересохшие губы, - Пиздец, я... Я...
Алина тянется за пятой в карман ветровки. Нельзя так с собой, но она в ахуевозе настолько мощном, что только живительная доза никотина спасёт её распухающие от таких, бля, откровений мозги.
- Не могу тебя ударить... - хрипло заканчивает Алина, не в силах даже донести сигарету до рта, - Пиздец...
Пиздец.
- Подпись автора
пусть всё горит