- Слыш, Карпов.

Ян оборачивается.

- Ручка есть?

Ручка есть.

- Ага, спасибо, - бурчит под нос Алина и стремительными широкими шагами покидает поле его зрения.

Рядовой такой разговор школоты, где один распиздяй, не утруждающий себя ношением канцелярских предметов, а второй, порядочный и милосердный, помогает непутевому товарищу. Все так, если бы не август за окошком, но даже летние каникулы не так странны как то, что ручки нужны Алине по несколько раз в неделю. И только от Яна.
И по причине, стоящей за этими странными инцидентами, это нихуя не рядовой разговор.

Если бы ноги не несли Алину так быстро, Яша, этот хороший и порядочный мальчик Яша, у которого всегда есть ручки, заметил бы, как мелко дрожат сбитые и порезанные пальцы его одноклассницы. Если бы он остановил ее, если бы заглянул в лицо, то наверняка увидел бы и странный блеск глаз, и проступающий румянец, и нервно поджатые губы. Но Алина убегала. Убегала со своей добычей в виде ручек раньше, чем Ян мог бы что-то заподозрить. Потому что, видишь ли, дорогой читатель, была тут одна запара.

Как ты уже, наверное, понял, Алинка была в Яна страшно влюблена.
Но стояло между ними непреодолимой преградой кое-что.
Яша - мальчик порядочный и у педсостава в почете. Они, мол, говорят, что он думает о своем будущем. Что тебе, Скобина, стоило бы брать с него пример.
А Алина, которая хочет брать с Яши не пример, а у Яши в рот, о будущем не думает. Алина творит хуйню, потому что творить хуйню - это то немногое, что она по жизни умеет. И жизнь эта катится под откос, и жизнь эта, мусорная и не имеющая никакой ценности, не представляет для Яши никакого интереса.

Потому что Яша вырвется из этого болота. А она, Алина, здесь и подохнет.

И в бестолковой этой жизни все, что имело ценность - едва уловимый запах пальцев Яна на этих самых ручках. Грызет ли он их? Иногда Алина видит на них характерные бороздки от зубов, и тогда робко касается их собственным языком, пытаясь уловить или хотя бы вообразить вкус, который почувствовала бы при их поцелуе.

А еще...
Об этом позже.

---

Алина всегда носит телефон с собой и ненавидит, когда посторонние берут его в руки. Посторонние - это все. Алина вырывает его. Резко скалится и уходит, пряча девайс в самый глубокий карман, как будто сама не включала в нем все, что может осложнить доступ к его содержимому. Но это ведь не просто о  тайне - это о такой глубине таинства, которую ни один из этих обрыганов вокруг  и вообразить себе не может. Даже Яша не может. А жаль. Ведь про него это все - это его фотографии, сделанные с разных ракурсов и с разного расстояния. Алина очень осторожна. Алина не простит себе, если Ян увидит, как она следит за ним.

Алина старается делать по фотографии в день.
Иногда больше, иногда не получается сделать ни одной.
Но в среднем, выходит, каждый день на ее телефоне становится на Яна больше.

Ян красивый. Боже, какой же Ян красивый - у Алины пропадает дыхание и сжимается что-то тугим узлом в груди, когда она смотрит на его бледное безразличное лицо. Оно не искажено ничем - ни радостями, ни горестями. Разве что, темные круги пролегли под глазами, и каждый день будто бы все глубже и глубже впечатываются в его черты. Но Алина любит и их тоже.
Вот бы знать, отчего он не спит ночами. Учится, скорее всего - это же Ян, он же думает о своем будущем.

Алине остается только предполагать. Она никогда не спросит его напрямую. Не имеет права тратить даже крупиц его драгоценного времени.

---

Однако, как-то раз она позволила себе и это.

Ей было очень паршиво. Настолько паршиво, что от таблеток накатывала только давлеющая тошнота, и чернота безысходности разве что становилась в голове ватной, мягко-размытой.
Разумеется, Алина ни с кем не разговаривала о том, как ее кроет. Как неистово хуячит мыслями о том, что она даже вскрыться не имеет права - слишком много мороки для тех, кто будет иметь дела с ее трупом. Ян бы, конечно, ее не понял - он все еще думает о своем будущем, а не о том, как хуево в настоящем. Алина терпит. Алина смотрит на его фотографии в неадекватном приближении, пытаясь высмотреть что-то в отражении глаз, в том, как волосы падают на его лицо. Но терпит. Терпит молча и почти стоически.

Но иногда не выдерживает.

В тот раз Алина выпила таблетки. Потом выпила пива. Лучше не стало. Клонило в сон и казалось, что если с ней не произойдет хоть что-нибудь хорошее, она растворится в этой черноте прямо здесь и сейчас.

Дрожащими, мажущими пальцами, Алина нажала кнопку вызова.

- Привет, Алин, ты чего-то хотела?.. Алина?.. Ты там? Алина?..

Алине очень многого стоило не всхлипнуть прямо в трубку и не сбросить звонок. Она сжала зубы и ответила - ровно и холодно, как и всегда.

- Извини, ошиблась номером.

Ее телефончик, до нелепого новый и красивый, оказалось, умел записывать звонки. С тех пор в коллекции Алины появились не только фото Яна, не только его слюна и запах пальцев, но и его голос. Ей хотелось бы больше, но нельзя. Ничего страшного, она умеет довольствоваться малым. Ей достаточно того, что в любой момент она может послушать, как он зовет ее по имени.

---

Конечно же, Алина заходила и дальше. Она была ограничена в контактах с Яном, но ничто не ограничивало ее фантазию. Всего-то и надо - найти укромный уголок.

Если бы только Алина была ему хоть чуточку интересна - каким бы он с ней был? Приласкал бы даже такую бывалую потаскуху? Да, это было бы похоже на него - если бы только Алина была ему хоть чуточку интересна, он, такой правильный, и с ней бы был очень правильным. Гладил бы бедра изнутри, нежно сжимал грудь, и они бы целовались. И хотя все, что есть у Алины - это ее собственная рука и та самая дурацкая ручка с бороздками во рту, это помогает ненадолго разжечь огонь жизни в ее переполненной пустотой грудной клетке.

Алина съезжает вниз по стенке и тяжело дышит, зажмурившись. Удивительная девочка, эта Алина! Ей почти удается отключиться от реальности настолько, чтобы на миг поверить в то, что она не дрочит в подсобке, а занимается самым настоящим сексом и целуется с парнем, которого обожает до дрожи в пальцах и коленях. Все это несколько жалко, и тошнотворное осознание того, что, наверное, ее бы и правда лучше в мусорном пакете 16 лет назад на помойку вынесли, медленно приходит после.

Некоторое время она проводит, разглядывая измазанную в собственных выделениях руку. Было бы прикольно найти Яна и коснуться ею хотя бы его одежды - но может быть, лучше было бы даже задеть оголенную кожу. Но, такая вот нынче хуйня, что своего любимого она почти не видит.

---

Алине почти удается убедить себя в том, что она не чувствует нарастающей день ото дня тревожности из-за того, как редко ей на глаза попадается Ян. Алина крепко спит (хотя и снится ей черте что). Алина ест как всегда (хотя и не чувствует ни вкуса, ни фактуры влетающей в нее еды).
Сегодня она даже выбралась за забор, чтобы натащить детишкам пивасика. Пивасик ласково плещется в рюкзаке за спиной, когда Алина перелезает через забор.

Ничто не выдает в ней каменной глыбы, разрывающей грудь и прижимающей к земле.
Таблетки, разумеется, не помогают - да они никогда и не помогали.

Это ничего страшного, потому что у Алины есть секрет. Секрет на внутренней стороне ее левого бедра - только между ней и Яном. Он ничего не знает - пусть, ему и не надо. Но теперь он всегда будет с ней.
Понимаете, всегда?

Это чувство слабым утешением согревает проржавевший мотор в ее груди.

Алина украдкой осматривается и бесстрашно спускается в бункер, где как и всегда сложит напас из-за кордона в углу самого дальнего помещения.

А потом еще раз послушает, как Ян однажды звал ее по имени.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/e7/0d/4/134270.jpg[/icon]

Подпись автора

пусть всё горит

В комнате стоит стул. Вот те нате! Ну и нахуя он тут? А, главное, кто такой сообразительный, что сюда приперся? Это ж ей новое место для схорона придется искать. А тут так хорошо, так прохладно, самое то, чтобы...

---

Очередное утро начиналось черте как. Алина с трудом разлепила веки, а в ушах надоедливой мухой гудела собственная кровь. Как будто давеча перепила - но она не помнит, чтобы вчера пила. Потому что да, она хотела вчера выпить - даже принесла в рюкзаке стратегический запас "Жигулевского", который собиралась отчасти раздать детишкам за умеренное вознаграждение, отчасти распить сама.

А, вот теперь мысли начинают собираться в кучу! Ну же, твори быстрее, организм!
Глаза разбирают полумрак комнаты, нос улавливает запах подвальной сырости. Не похоже ни на кровать в доме бабушки под ковром, ни на интернатскую койку. Да, это больше похоже на подвал - точно подвал! Алина однажды просыпалась в подвале, бывало и такое. Бывало и хуже. И хрен его знает, как она тут уснула, но мозг беспощаден и продолжает работать даже вперед того, как она сама осознает плоды его работы.

Потому что дальше глаза ее цепляются за пол. Так бля. А вот это уже нихуя не смешно. На полу валяется телефон. Ее телефон - то самое неприкосновенное сокровище, наполненное несуществующими воспоминаниями о ее любимом. Алине бы за ним потянуться, схватить бы, спрятать в самый глубокий карман, но она даже не пытается - чувствует. Чувствует, что а ручки-то...
А ручки-то связаны.

Немилосердный мозг продолжает дорисовывать картину произошедшего, пока Алина ошалело шарит глазами по полу. Да, она вспоминает. Вспоминает ясно, отчетливо, с полным принятием того, что не хотела бы это вспоминать. Вспоминает, как зашла, как сняла со спины рюкзак, как распахнула на нем молнию, как за ней громыхнула железная дверь. И удушающий сладковатый запах у лица тоже был.
О некоторых вещах остается только догадываться. Содержимое рюкзака, не только телефон, все раскидано по полу. Пиво, наушники, таблетки... Кажется, Алина пыталась огреть им кого-то.

И вот мысленно она возвращается к вялотекущему раздражению от мыслей о стуле. Том самом стуле, на котором она сейчас сидит, и которому накрепко привязана. Привязаны только руки, и, конечно, можно было бы в смешной позе на карачках добраться до двери, да только какая разница? На двери висит замок, и что-то Алине подсказывает, что ключ от него находится у того самого человека, который этот стул сюда приволок специально для нее.

Заебись, приехали.

Алина шумно выдыхает, вероятно, выдавая, что очухалась, но какая, блядь, разница. К горлу подступает ком, и становится вдруг очень жаль, что ее жизнь такая бесполезная, бестолковая и никому не нужная. Даже если ее голожопым младенцем не отнесли на помойку только по большому вселенскому недоразумению, умирать все равно было страшно. А если и не умирать, то никакие добрые дела с привязывания к стулу все равно не начинаются. И вместе со страхом приходит обреченность - тяжелая, удушающая, тошнотворная. Что же, она заслужила. Она никогда не была хорошей девочкой. Была бы хорошей - не оказалась бы в этом зассаном интернате, а если бы и оказалась, то была бы умница и проводила время в компании Яши и этой его очкастой пизды, учила бы с ними, блядь, химию.
Как там добрые люди говорят? Собаке собачья смерть?

Если Алина выживет к завтру, то превратится в говно на ногах. Потому что худшим было даже не то, что она оказалась в эпицентре пиздеца, привязанная к стулу в месте, где даже кричать нет смысла. Не, было кое-что попиздецовее.
Если кто-то вырубил ее и привязал к стулу, то... где он?

Если Алина не видела его, осматривая свое богатство, раскиданное по полу.
Если единственный источник света тускло грел пространство из-за ее спины.
То, получается...

Он у нее за спиной.

Запертой, привязанной к ебучему стулу, ей не остается ничего, кроме как сделать то, что от нее ждут.

Алина оборачивается.

[icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/e7/0d/4/24021.jpg[/icon]

Отредактировано Степлер (2020-10-06 23:57:58)

Подпись автора

пусть всё горит

Алина молчит. Взгляд ее следит, неотрывно, за тем, как человек в маске приближается к ней. Маска дурацкая, халат тоже дурацкий, и перчатки на нем тоже, конечно же, дурацкие, но стоит этому непритязательному гардеробу быть экипированным на некоего человека, стоящего позади связанной в брошенном бункере девушки, как он перестает вызывать всякие намеки на смех.

Алине не смешно. И ситуацию совершенно не спасает то, как обходителен с ней маньяк. Сердце бьется чаще, а дыхание учащается каждый раз, когда он заходит еще немного дальше. Сначала волосы. Потом шея. Руки его спускаются к груди. Стоило догадаться. Алина прикрывает глаза. Алина все еще молчит. Новость одновременно и плохая, и хорошая. Хорошая ее часть состоит в том, что у нее есть шанс выжить, какой бы паскудной последующая жизнь для нее ни стала. Плохая новость заключается в том, что она будет выебана черте кем в бункере под интернатом.
Перспективы охуеть.

А лифак вот жалко. Лифак был хороший, подаренный мамой. Не совсем подаренный, если быть точнее - просто часть того комплекта одежды, который она получила от матери по случаю отбытия в интернат. Но Алина ценила все то немногое, что получала от мамы. Чувак в маске мнет ее грудь, и она лишний раз старается не дышать, но все равно до обреченного уверена, что он чувствует отчаянный ритм ее сердцебиения.

Пиздец она, оказывается, жить хочет.

Алина следит за тем, как он обходит ее - неотрывно, пристально. Все идет ровно так, как можно было бы предположить, и от этого легче не становится. Алина прикрывает глаза, когда похититель раздвигает в стороны ее ноги. Что же, она постарается выжить и разыграет хорошую девочку. Потому что случись такое, что ее труп найдут здесь с вырезанным на бедре именем любимого - и сколько неудобных вопросов Яну из этого произрастет.
Да, Ян. Надо думать о Яне. Он не придет и не спасет ее - дверь заперта на замок изнутри, да и с чего бы Яну приходить в места, подобные этим? Пусть спит спокойно, дорогой Ян, не думая о ней. А она будет думать о нем, повторять его имя внутри своей головы как молитву, не ожидая чуда, но прося у доброго господа с его бледным лицом сил на то, чтобы пережить все, что с ней произойдет.

Руки в перчатках сжимаются. Алина болезненно жмурится, когда рвущийся капрон задевает еще свежие, воспаленные, красные и сочащиеся порезы. У нее на бедрах вообще много всякого - и стройные ряды заживших шрамов от порезов, и следы от сигарет, которые она в моменты особенного одичания об себя тушила. Но вырезанное на внутренней стороне бедра имя еще свежее, еще пульсирует и жжется от неосторожных касаний.
Алина смотрит на своего похитителя свысока. Смотри, любуйся. Ты решил выебать поехавшую. И, что бы ты с ней не делал, мысленно она будет спасаться мыслями о том самом ЯНЕ♡, отпечатанном на ее ноге.

Странный он какой-то, этот маньяк. Кажется, находка его в действительности озадачила. Он замирает, и на миг Алина пугается, что в выборе между "выебать" и "убить" он все же выберет убить, раз уж его жертва связана с кем-то такими нежными и пылкими чувствами. Но все совсем иначе. Все странно. Алина чувствует это, видит по его походке, по тому, как дрожат под перчатками его руки. Это странно. Это почти смешно. Это...

Он снимает маску.

...

Он швыряет свою дурацкую маску на пол.

...

Он топчет ее. Яростно.

...

Алина до последнего пытается убедить себя в удивительном внешнем сходстве человека, который запер ее чтобы изнасиловать, и того самого порядочного мальчика Яна, чье имя на повторе у нее в голове вместо молитвы. В каком-нибудь дамском романе в мягкой обложке ее лицо описали бы "как будто она увидела призрака", но призраку бабушки, Ленина, Маяковского, Пушкина, коммунизма или собаки Чапы из деревенского дома другой бабушки она бы удивилась меньше.

Меньше, чем Яну в роли зловещего похитителя, срезающему с нее лифчик.

И вся человеческая история, должно быть, не знает слов, которые правильно было бы сказать в ее положении. Тоже очень хочется закурить, но руки все еще связаны за спиной, и страшно все так же сильно, хотя и по-другому. Словно бы по привычке, Алина не отводит от Яна взгляд. Вопросов слишком много - это и "какого хуя?", и "ты поехавший?", и простое "что?", или "ты?", но все они, на разные лады заданные, сводятся к одному. Алина пытается выбрать хоть какой-то, пока ее сухие губы беззвучно открываются и закрываются в попытках облечь застывший в легких воздух хоть во что-то связное.

- Яш?.. - все на что хватает ее ослабших голосовых связок. Голос не похож сам на свой, и вряд ли хоть кто-то вообще слышал, как Алина Скобина, грозная Степлер, охуевшая Скрепа, разговаривает так тонко, тихо и слабо. И это имя, в последний раз сказанное где-то около четырех лет назад, царапает нёбо, и больше ничего вымолвить не получается.

Но и не надо. Слишком много вопросов для этой крохотной сырой комнатушки. Они все уместились в одно его имя.

Подпись автора

пусть всё горит

Комната, кажется, дала крен. Еще чуть-чуть, и Алина будет бессильно биться об стены и углы, ведомая внезапно исказившейся гравитацией, пока комната хаотично вращается вокруг своей оси. А, это всего лишь головокружение. Всего лишь головокружение и истовая работа сердечной мышцы в грудной клетке. Алина, если честно, предпочла бы вариант с киданием об стены, потому что альтернатива состояла в том, чтобы поддерживать зрительный контакт с Яном - уже не тем порядочным олимпиадником, который ответственно подходит к вопросу собственного будущего, о котором талдычили ей учителя.
Да, дура. Конечно, дура. Алина и не спорила. Невозможно было спорить с действительностью - наверное, она и правда беспросветная тупица, если за месяц пристальной слежки не сумела обнаружить ничего настоящего, кроме синяков под глазами.

Настоящий Ян пугал. Пугал до усрачки, пугал хуже любых безликих маньяков за спиной. Во взгляде его не было осуждения. Не было злости, не было раздражения или ярости. В нем вообще не было ничего. Только чернота - бездонная, липкая, пронзительная и пробирающая до костей. От этого взгляда становилось не по себе, но не было на всем свете взгляда прекраснее.
Ах, Алина. Разве не этого ты искала? Так почему ты боишься?

- Яш, я... - Алина не плачет, хотя очень хочется. Алина терпит. Плакать нельзя. Плакать - причинять лишние беспокойства тому, кому ты, как видишь, уже доставила волнений. Алина не заслуживает этой доброты. Алина просто не заслуживает того, чтобы с ней обходились так ласково. Алина - мусор, не способный видеть чувства других людей. Алина способна их только ранить - нарочно или же по дурацкой случайности. Слова так же теряются где-то на полпути - Алина не имеет права и говорить тоже. Все, что она сейчас скажет, только причинит человеку, который так незаслуженно нежен с ней, еще больше боли сверх той, которую она уже ему причинила. Алина впивается ногтями в собственные пальцы и верёвки так немилосердно трутся об кожу. Но все равно, Яша, ее Яша - самый добрый.
Слишком добрый.
Зачем ты такой добрый, Яша?

Алина с детства ненавидит йод. Йод щипет, да и зачем он нужен, если все, что должно зажить, само заживет? Алине хочется освободить руки и завыть, выковырять собственные глаза ногтями, вгрызться в собственные вены и разорвать себя на мелкие кусочки, из которых не останется ничего, что способно будет запятнать своей трусостью и безволием Яшу. Но он все сделал правильно. Он связал ее, чтобы она не могла так просто убежать от неизбежного столкновения с реальностью, со своими, и, что самое страшное, с е̷̛͢г̸̕͢о̵̢҇ желаниями.
Яша добрый. Яша все-таки пришел спасти ее.
Лучше бы побил.

Алина смотрит, как Яша бинтует ей ногу. Это не отдается в ней ничем, но это ничто - ложное. Алина ломала руку, Алина знает. Сначала тебе никак, а потом вдруг становится очень больно, и ты тащишь эту боль за собой до приемного отделения. Терпишь. Алина и сейчас терпит.
Яша всегда лучше знал, что делать. Алина не перечит. От зрелища аккуратного белого бинта на ноге что-то внутри сжимается, перекручивается и вгрызается само в себя.
Яшина испепеляющая доброта оказывается хуже самых брутальных побоев в ее жизни.

Трусы вообще-то тоже жалко, но Алина не перечит и теперь. В конце концов, внезапная перемена планов ведь никак не должна помешать Яше сделать то, для чего он проделал столько работы (старательный - не то что она). Все еще незаслуженно многое для нее, но если Яша так хочет - так оно и будет. Алина рада, что это будет он. Она и мечтать не могла о том, что пригодится Яну хотя бы как любовница.

Алина вздрагивает и пытается отдернуться, словно обожглась. Это, конечно же, невозможно.

Зрелище, которое она не смела желать даже в самых потаенных своих фантазиях - но макушка Яна расположилась между ее ног. Она не видит его пугающе-бледного лица, но чувствует язык. И язык этот - снова, как и весь Ян, - болезненно нежен. Алина нервно сглатывает.
Ее руки все еще связаны, и она не имеет никакого права голоса, кроме того, который непроизвольно вырывается из нее тогда, когда Ян в очередной раз безошибочно угадывает места для касаний языком. Алина запрокидывает голову и шумно дышит, и даже руки ее безвольно провисают в веревках. Липкий ужас сменяется чувством столь же липким, нарастающим и тёплым. Колени Алины легко подрагивают, а пространство между ног влажнеет отнюдь не только от слюны Яна.

- Яш, я... - подвисшая где-то между собственным чувством неискупимой вины, и увлеченно вылизывающим ее Яном, Алина дрожала. Голос ее, все такой же слабый и тихий, заметно колебался, - Я... Не хотела... Я не знала... Понятия не имела... Только не злись на меня, п-пожалуйста...

Головокружение вернулось с новой силой, но теперь пространство вокруг плыло мягко. Тепло. Сладко. Щеки Алины разгорелись. Чем мягче, теплее и слаще становилась, тем чаще вздрагивали ее ноги, и тем сильнее съезжала она со стула, подаваясь навстречу ласкающим ее губам Яна. И плевать уже было на натёртые верёвкой руки, и сердце колотилось не от ужаса.
Страшно было от другого. Страшно было даже допустить, что ее несусветная, непростительная глупость разочарует Яна. Заставит отвернуться от нее единственного человека, кто ее по-настоящему л̶̧͠ю҉͜͝б̵̨҇и̴̧҇т̴͜͞.

Ах, е҈̢̛е҈҇͜ к̶̨̕т҉̢̛о̵̡͝-̵̡͠т̷̨͝о̸̧̛ л҈͜͞ю̸̡͡б҈̡̛и̵̡͞т̵҇͜.҈̡͠.҈̡͝.҉̨͡

Яшина любовь спазмом сжимается в животе, заставляет Алину протяжно застонать, выгнуться, а потом так и осесть на стуле, сползя с него настолько, насколько позволяли привязанные к спинке руки.
Такого с ней быть просто не должно. Но - вот оно.

- Я... Все сделаю, что захочешь... - тяжело дышит Алина, полуприкрыв слезящиеся глаза (она не видит своего лица, но уверена, что густо нанесённая утром тушь уже потекла), - Только... не злись на меня.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/e7/0d/4/904571.png[/icon]

Подпись автора

пусть всё горит

Ах♡
Это не сон?♡

Теперь она видела все своими глазами. Статичная картинка больше не расплывалась перед глазами от чрезмерного увеличения - она видела каждую ресницу живого, настоящего Яна. Каждую каплю исторгнутых ею жидкостей на его лице. Чувствовала, как потоки их дыхания сталкиваются и смешиваются в миллиметровом пространстве между лицами. Ей и в самом деле можно здесь находиться? В самом деле, доброта Яна не знает границ. Доброта Яна - бездонная чернота его глаз, неумолимо затягивающая и пленящая. Прямо здесь и сейчас Алина могла бы умереть, ни о чем не сожалея.
Нет, правда.
О̴̧̥̖͊͠ͅН҉̛̱͒͒͢А̴̡̘̳͋͒͝ Б̶̨̦̂̔͞Ы҉͍͚̱̒̀͜͝ У̵̡͉̫͌͆̓͠М̴̢̟̤҇̆͆Е̴̡͎̓̎̇̕Р̶̢̬̮̯̏̑́͞Л̴̨̝̆̔̾͡А҉̧̥͂̎̕,̶͉̳̀͢͡ Е̴̟̮̗҇͒͜С̴̧̛̠̖̃͌Л̸̡̛͚̮̩̇̊͒И̷̡͚̙͋̕ Б̵̢̲̠͋͡Ы̶̢͙̏̃͡ О̴̡̞̘҇̇̾Н̵̧͈̝͈͋͝ П҈̡̳̩͕͑̒͠О̴̨̞̗̑̄̉͝П҈̢̮͌͞Р̶̨̥̀̒͞О҉̨̠̊̉͝С̵͙̰͗͐̉̕͢И̸̧͕͙̊́͠Л̵̣̥̫͂͌͌͢͝ ♡

Но Ян просил о другом, и Алина замирает на мгновение. Не потому что собирается оспаривать или перечить, но потому что не до конца верит в эту волшебную близость к добрейшему и прекраснейшему человеку, живущему на Земле и по огромному недоразумению оказавшемуся здесь, в зассаной Ковалёвке зассаного Седова. А потом, конечно же, Алина касается капли на его щеке языком.
Ах, она облизывает его лицо ♡

Капля за каплей, специфический солоноватый привкус на языке, который ни с чем не спутаешь. В практическом смысле довольно бессмысленно - она лишь заменила одни свои жидкости другими. Но если Яну все нравится, то разве станет она перечить? Кто она против человека с глазами Б̸̡̗͉̇͞О̸̣̜͈̃̄́͢͡Г̶̨̘̭̰̓́͠А̷̯̔̽̓͜͡, чтобы восставать против его желаний? К тому же, ей нравится касаться его лица. Его кожа только выглядит холодным камнем - теперь Алина это знает. Бледный телесный покров скрывает адский огонь. Он - и есть Ӑ̷͓̫͢͞Д̴̢̝̚͝, в котором ей положено гореть до конца времен.
Бабушка обещала ей адскую сковородку. За ее образ жизни, за собственный блуд, за выпитую из нее и отца кровь, за тот блуд, в котором она родилась. Ах, бабуля, если бы только знала... ♡

А после Ян ее целует.
Это превосходит все, что Алина могла вообразить об их поцелуе. Это превосходит даже поцелуй четырехлетней давности. Это действо впитывает в себя всю действительность, оставляя единственное реальное на кончиках их языков. Алина целовала многих - и мужчин, и женщин, но все это меркнет по сравнению с тем, как целует ее Ян. Он умеет целовать так, чтобы пробирало вдоль всего позвоночника - всегда умел, с самого детства, но за четыре года его навыки только отточились. Это поцелуй человека, способного на все. И у Алины, привязанной к стулу, но больше не имеющей ничего против, нет причин не верить.
Их губы размыкаются, и Алине нужно время на то, чтобы осмыслить произошедшее. Привкус Яна вперемешку с ее собственным заполняет голову, лаская вкусовые и обонятельные рецепторы.

Так вот какая на вкус н҉̨̛̗̙́̉а̵͍̐́̕͢ͅс̶͎̪̆͜͝т̸̢̠͒̓̾͡ͅо҉̧̯͖͌͡я̸̡̳҇͆̾щ҈̧̛̠͙͊а̴̡̙̲̑͂̅͡я̶͈̃͢͞ л̷̡̦̪̤́͠ю̶̨̘̯҇͌̏́ͅб̶̨̛͍̞͇͐о̶̩͂̕͢в̵̡̙̬͋͝ь̴͔̫̑͜͞  ♡

Все последующее происходит как само собой разумеющееся, без слов. Слова, кажется, больше и не нужны - Алина понимает все, что от нее нужно по мимолетным движениям и взглядам. Колени Яна тёплые.

Первый шлепок происходит неожиданно. Алина вскрикивает и рефлекторно подается вперед, а сердечный мотор, не далее как час назад казавшийся лишенным сил и проржавевшим, работает так исправно, что она бы и сама диву далась. Если бы ей было до того. Потому что прилетает второй. И сразу же второй второй. Третий. Четвертый. И так далее, потому что Алина быстро сбивается со счета. Поначалу она пытается терпеть, закусывает губу и только шумно дышит, но быстро становится понятно, что в этом нет никакого смысла. Алине открывается знание - вероятно, очевидное для такого эксперта, как Ян, но новое для нее, - о том, что человеческая задница не так быстро отходит, как по ней, скорее всего, будут наноситься шлепки.

Вообще-то Алина не любит боль. Никто в здравом уме не любит боль - но дело даже не в том, что Алина давно пропила и проторчала свой здравый ум. Дело совсем в другом - когда боли становится слишком много, когда ты годами учишься сдерживать ее и терпеть, ты начинаешь разбираться в сортах. "А, эта боль такая невыносимая!", или "эта боль позволяет забыться", или "эта боль раздражающая, можно просто сделать вид, что ее нет".
А когда ты начинаешь разбираться в сортах боли, ты рано или поздно приходишь к тому, чтобы выбирать между видами боли, замещая невыносимую терпимой.

Алина не любит боль. Но Алина л҈̨̪̳͚̎͂͡ю҈̡̯̽̋̕б̵̡̛̰̍̎и҈̙̅͛̑̕͢т҈̧̝̰̔͠ Яна.
Производимая им боль отличается от любой другой. Она за полшага до невыносимой, от нее бросает то в жар, то в холод, дрожат руки, губы, колени, дрожит все, она отдается импульсами от пальцев ног до макушки. От нее сами собой льются слёзы - но не горькие слёзы отчаяния, а другие, существующие за пределами любых пригодных к описанию эмоций. Эта боль не оставляет выбора, кроме как не думать ни о чем больше, покорно опустив голову, вздрагивать и вскрикивать, ведомой самыми примитивными телесными рефлексами.

Ян требует ответа.
Судорожное дыхание от непрерывного потока шлепков не позволяет издать хоть какой-то связный звук. Но Алина делает усилие.

- Н-нет... - Алина буквально перестает узнавать собственный голос, - Н-никаки-х... Я в... всё... П-п-поняла...

Так вот какая на ощупь н҉̨̛̗̙́̉а̵͍̐́̕͢ͅс̶͎̪̆͜͝т̸̢̠͒̓̾͡ͅо҉̧̯͖͌͡я̸̡̳҇͆̾щ҈̧̛̠͙͊а̴̡̙̲̑͂̅͡я̶͈̃͢͞ л̷̡̦̪̤́͠ю̶̨̘̯҇͌̏́ͅб̶̨̛͍̞͇͐о̶̩͂̕͢в̵̡̙̬͋͝ь̴͔̫̑͜͞  ♡
[icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/e7/0d/4/24021.jpg[/icon]

Подпись автора

пусть всё горит

Алина понемногу приходит в себя.

Взгляд с трудом продирается в подвальный полумрак сквозь белесое марево, а сердце бьётся отчаянно и надрывно. Алина словно выныривает из под воды, и пытается заново привыкнуть к миру, переполненному кислородом. Здесь очень тихо - неожиданно тихо, - и слышно только как понемногу выравнивается её сбившееся дыхание. Алина смотрит в пол тупым, ничего не выражающим взглядом. Голова кажется пустой, но это обман - в ней роятся неназванные, бесформенные мысли. Мысли роятся в её голове, гулко отталкиваются от стенок черепной коробке и, кажется, отлично проводят время. У них там, блядь, целое афтепати, на которое хозяйка хаты не получила приглашение.
Не смертельно. Потому что хуй с ними, с этими мыслями. Главное то, что больше не больно. Не больно понемногу втекает во всё так же лежащую на чужих коленях Алину, и мало-помалу оказывается, что это больше, чем просто отсутствие шлепков по жопе. Алина обмякает на яшиных коленях, пока он грязно лапает её за задницу, и отчего-то вдруг становится легко-легко. Словно и не было никогда того непомерного кома злости, разрывающего слюнявыми зубами её грудную клетку изнутри.
Всё тем же невидящим взглядом буравит она грязный бетонный пол.
И улыбается, сама того не замечая.

Ладонь легко опускается на её макушку. Рука гладит - мягко и неторопливо. Алина задерживает дыхание и не шевелится, словно эти ласковые прикосновения всего лишь игра её воображения, морок, который рассеется от неосторожных движений и лишних звуков. Словно сладкий сон, ускользающий за мгновения до  возвращения в ебанутую реальность, переполненную ебанутыми. Словно растворяющие в себе всё то мразотное уёбище, которым Алина стала. Больше не надо ни о чём беспокоиться. Больше не надо ни о чём волноваться. Рука сжимается на волосах и тянет назад. Алина поддаётся. Алина всё так же заворожена возникшей между ними бессловесной связью - или, вернее сказать, не исчезнувшей сквозь годы связью, о которой она привыкла думать как о чём-то, что закопано по частям в бабушкиных могилах вместе с их уродливыми дешевыми гробами с нелепыми фанерными крестами на крышке. Но Яша помнит. Яша, оказывается, всё помнит. И от нежных прикосновений его рук к макушке, всё еще живых и настоящих, мысли в голове снова приходят в движение, множатся, но остаются такими же неописуемыми и бесформенными.

Они встречаются взглядами.

Алина безучастно провожает глазами улетающий в угол халат. Чуть менее безучастно наблюдает за тем, как Яша расстегивает брюки. Она действительно помнит, потому что такое не забывается. Нежные лучи, пробивающиеся сквозь щели в сарае, заполняют её голову. Теперь нет ни бабушки, ни собаки, даже деревенский дом, говорят, снесли, да и сами они не в знойном летнем сарае, посреди хозяйственной утвари и забытых вещей. Теперь всё по-другому, теперь вокруг подвальная сырость, и сами они уже как забытые вещи. Но даже в этом бесконечном умиралищном потоке нашлось что-то, что не изменилось. И, немного помедлив, Алина тянется к Яну языком.

За четыре года изменилось многое. Двенадцатилетние сопляки, воровавшие соседскую клубнику и обжимавшиеся по сараям, выросли. Яша за четыре года обзавелся интересам к верёвкам и обстоятельным шлепкам по женским жопам, а Алина перепробовала хуёв больше, чем можно было бы себе представить. Умение сосать хуи - незаменимый навык для женщины, особенно в наши непростые времена. Однажды Алина сосала даже какому-то поганому мусору, который предложил ей пойти на "сделку со следствием" - в смысле, отсосать ему, чтобы не получить срок за раскладывание закладок. Алина не брезгливая, а может и брезгливая, просто на зону очень не хотела. Алина отсосала. Мент минетом от малолетки остался доволен.
Так вот, весь этот богатый и бесценный опыт не имел никакого отношения к тому, что сейчас делала Алина. Язык её, кажется, был мягче, чем когда либо прежде, а горло легко пропускало немалые яшины габариты, словно солидарное с общим эйфорическим восторгом. Связанные руки никак не мешали ей виртуозно реализовывать все полученные за четыре года отборного понурого блядства навыки, а быть может, даже и помогали - так ведь только эффектнее, верно? Глядя на блестящий от собственной слюны член, Алина и сама диву давалась, как может. Но это всё не имело значения, потому что единственное, что сейчас было важно - донести до любимого Яши всю глубину её нежных и страстных чувств. И Алина снова и снова пропихивала его в свою гортань, то задерживаясь в таком положении, то соскальзывая сразу, чтобы сразу же и повторить. А потом ещё разок. И ещё. И, может быть, ещё, и это, казалось бы, будет её пределом, выворачивающим наизнанку и требующим скорейшего вынимания из глотки инородного объекта.
Но Алина же любила Яшу больше, чем просто очень. И, превозмогая собственные пределы, возвращалась. Потому что даже воздух не был так важен, как настоящая любовь. Настоящая любовь поможет пережить и недостаток воздуха, и тошноту, и головокружение, а когда выносливость и в самом деле на пределе, можно выражать её одним лишь языком. В такие моменты Алине необходимо удостовериться в том, что Яша хорошо понимает язык, на котором она говорит, и она поднимает на него глаза. И смотрит она жадно-жадно, ловя каждое мимолетное изменение его мимики.

А потом, как только выравнивается дыхание и попускает, Алина делает глубокий вдох, и снова скользит по самой длине до самого основания.

Новый вкладыш для жвачек "Love is...":
"Любовь это
когда она сосёт ему без рук"
♡

Подпись автора

пусть всё горит

По заверениям психолога в спецшколе, у Алины были проблемы с эмпатией.
Эмпатия - это такая штука, которая помогает одному человеку понимать то, что чувствует другой человек, даже если он о своих чувствах не говорит, или, того хуже, врёт.
Так вот, с этой самой эмпатией у Алины всё было хуёво. Алина никого не любила, никого не жалела, никому не сочувствовала. И понять чужие чувства могла только в момент, когда кулак её прилетал кому-нибудь в челюсть. Кулак в челюсть - это просто и понятно. А всё остальное нахуй нужно.

Хуй в глотке - это тоже просто и понятно. Нет на свете процесса более примитивного и доведённого до автоматизма, чем отсос. Отсос для Алины - это почти как "привет", "пока" и "как дела?". И всё-таки...
И всё таки, это с самого начала не было простым отсосом.

Психолог в спецшколе говорил... Психолог из спецшколы идёт нахуй, потому что каждый раз, когда Алина поднимает взгляд, она видит всю мириаду оттенков черноты в глазах своего дорогого двоюродного брата. Всю историю этих мучительных четырёх лет - день за днём, с самого того момента, как всё рухнуло. Видит себя, рыдающую на похоронах, со стороны. Видит бессилие, видит злобу, отчаяние, опустошенность, измождённость и иссыхание. Видит всё то, что пережила сама, и видит то, что кажется, переживёт их самих.

Конечно, Яша. Алина тебя любит.
И даже когда эта любовь превратилась в ржавые гвозди, булавки и канцелярские кнопки на завтрак, обед и ужин - Алина всё равно любила. Лучше раздирать внутренности и кровоточить до потери сознания, чем отказаться от надежды на то, что в мире остался хотя бы один человек, который способен искренне полюбить такую, как она.

За чернотой в яшиных глазах - одиночество на мириады разных ладов.
За прозрачно-светлыми глазами Алины - жадность, с которой ищёт воздуха захлёбывающийся, с какой ищет взглядом протянутую руку падающий в пропасть. Жадность пальцев, обламывающих ногти об затянувшуюся на шее висельную петлю. Алина пожертвовала будущим ради этой встречи. Пожертвовала репутацией, пожертвовала самим своим "я", распадающимся на острые осколки, впивающиеся в её голову изнутри. И пожертвовала бы ещё раз, и испытала бы всю причитающуюся ей меру земной боли, ужаса и отчаяния ещё десятикратно, и будет свидетелем тому распятый чувак, безмолвно наблюдавший за их деяниями с серебряной цепочки на алининой груди.

Конечно, Алина всё проглатывает. Это не ржавые гвозди, не булавки и не кнопки, чтобы ими давиться. Глотать кончу просто, а глотать кончу того, кого любишь, ещё и неожиданно приятно. Вкус, запах, мысли, кожа - всё заполнено, переполнено, захлёбывается Яном. Где было больно, где кричало от ужаса, теперь доброта лучшего из людей.
Алина обнимает его - сначала судорожно и крепко, впиваясь ногтями в кожу, волосы и одежду с напором дикого животного, но потом пальцы разжимаются и Алина обретает своё долгожданное успокоение.

Если и не было Бога в этом гнило-ржавом умиралище прежде, то сейчас, кажется, Алина и Ян придумали его заново.

---

- Угу, - Алина принимает салфетку. Потом возьмёт ещё одну. И ещё. И только трёх хватит для того, чтобы привести раскрасневшееся заплаканное лицо с растёкшимся макияжем в хоть сколько-то приемлемый вид. Волосы всё ещё спутаны и прилипли ко лбу, но с ними всё просто - их можно прикрыть капюшоном ветровки, и никто ничего не заметит - редко что ли Степлерша ходит по территории интерната с таким видом, что не лезь, блядь, она тебя сожрёт.
Умение делать грозный вид так же решает проблему с отсутствующими трусами. К Алине в комнату пока никого так и не подселили - тем проще ей будет уйти в колготках и белье, а вернуться без.

Конечно, Алина не считает Яна ни ебанутым, ни наглухо припизднутым. Она его любит, а он, как оказалось, любит её. Ради этого можно было бы претерпеть вещи и похуже такой ласковой, такой романтичной попытки изнасилования. Так что Алина, конечно же, не злится - а только улыбается улыбкой, которую сама у себя затрудняется припомнить. Она что, правда так умеет? Пиздануться.

Конечно, она его.
Конечно, они куда-нибудь сгоняют.
Конечно, нахуй всех.

(даже если бы он решил навсегда запереть её в этом подвале - Алина бы с радостью согласилась)

- Давай, - кивает Алина, осматривая телефон. Новых трещин, по счастью, не прибавилось, но теперь она затрудняется ответить, о чём думает, глядя на то, что было единственной её связью с Яном всего несколько часов назад. Конечно же, она не будет удалять ни фотографии, ни запись голоса. Пока что. До тех, пока она не заполнит карту памяти новыми, счастливыми воспоминаниями о том, как близко ей позволено быть к тому, с кем её разделяла пропасть, казавшаяся непреодолимой, - А то я всё только по заброшкам, да по пивным ларькам...

Алина посмеивается. Наушники и таблетки вслед за телефоном летят в рюкзак. Алина натягивает на лицо капюшон ветровки. Пивные бутылки Алина расставляет в углу и прикрывает куском грязного брезента. Потом всё же вынимает пару полторашек и протягивает одну Яну.

- Можешь приходить и брать, когда захочешь. Я тебе потом другие нычки покажу.

Другую закидывает в рюкзак - выпить сегодня жизненно необходимо.

Вообще-то, Алина уже готова уходить. И, на самом деле, чувствует, что уйти надо. Что им обоим после такого нужен отдых, нужно побыть наедине с собственными мыслями и позволить им осесть в черепной коробке.
Но уходить, конечно же, не хочется. И замок на двери всё ещё закрыт. У них есть ещё немного времени. Ровно до момента, пока не истлеет ядовитыми ментоловыми миазмами сигарета в её руках.
[icon]https://forumupload.ru/uploads/001a/e7/0d/4/415601.png[/icon]

Отредактировано Степлер (2020-11-02 09:54:30)

Подпись автора

пусть всё горит