– Немыслимо!
Мила была на взводе уже сутки.
Нет, даже не так. Она была в бешенстве. Она была не в том бешенстве, когда кто-то из местных пытался её подколоть или попробовать поиздеваться, нет. И не в том бешенстве, когда приходилось проигрывать в очередной дурацкой игре. И не в том бешенстве, когда кто-то типа добрый пытался протянуть руку и, хи-хи ха-ха, подружиться.
Нет, это вот прямо то бешенство, когда кто-то зарится на что-то личное и сокровенное и, о ужас, успевает заляпать своими руками.
Нет, это не бешенство. Бешенство – звучит слишком грубо и неприятно.  В Миле нет никакой грубости или ярости. В Миле есть только чистые литры яда, которые она была бы рада впустить за раз в одного единственного человека.  Жаль, Мила не змея, никто не может сцедить её отраву в отдельный стаканчик. И жаль, что её яд не убивает.
Так о чём это мы? Не бешенство, а…  остервенение? Отдаёт стервой (Мила, кстати, не стерва), но ничего лучше не придумать. Злоба? Мила, кстати, совершенно не злобная.
Нет, даже не так. Снизим градус до того, чтобы никто не мог гадко улыбнуться.
Мила была не в духе.
И возвращаемся к тому, что не в духе было вызвано попыткой задеть за совершенно личное. То самое, которое Чернова тщательно скрывала и обходила. И хуже того, что на самом-то деле никто ничего не раскрыл, просто крайне удачно попал в больное место. Чистое совпадение и ничего больше. И от этого ещё хуже.
– Нет, ну ты представляешь!?  Сказать такое!? – яд сцедить никто не может, поэтому приходится самой, но не с собой. За старым недобрым перемыванием косточек и сплетнями.
Естественно, она позвала Лину. Естественно, не потому, что больше некого было звать.
Лина просто хорошая слушательница и иногда даже советница. А ещё удачно соседки разбежались. А ещё нужно было выговориться именно что человеку. Лину за человека считать можно.
– Бесит, – Мила кидает на кровать пакет из продуктового.  В пакете – несколько пачек чипсов, сухариков, химозного жевательного мармелада и бутылка газировки приличия ради. Приличия - потому что дальше Чернова начинает копаться под кроватью. Копается долго, пока не доносится весёлый перезвон стекла.   
–  Держи, – Чернова протягивает бутылку «Гаража» Успенской.  – Там ещё и вишнёвый есть, если что, – и продолжает негодовать, нарезая круги по комнате.  Потому что сейчас явно не то состояние, чтобы расслабленно сидеть и хихикая красить друг другу ноготочки.
Да, все эти угощения – всего лишь своевременная расплата, чтобы потом не пришлось идти проигрывать в карты или другую чушь. Ты меня слушаешь, я тебя угощаю. Чернова хочет отрицать до последнего возможность посиделок двух подружек (и наличие подружки!). Пусть уж будет равноценный обмен.
– Короче, он придурок.  Полный, – без труда и в движении Чернова открывает склянку, делает глоток и продолжает. –  Нет… Ну ты сама посуди! Ну разве так можно!?
Конечно, Милочка жаловалась на Зайцева и его неподобающее поведение. Конечно, Мила обошла несколько важных моментов того разговора: от всей такой бедненькой Алёны или как её там и до главной причины недовольства, которое уже сутки (повторяем!)  не отпускало.
– Да ты представляешь, чё он ещё сказанул?  Нет, ну знаешь? «Моя территория», говорит.  У нас тут что, война банд какая-то или чё? –  ещё один круг, ещё один глоток. Мила останавливается, но лишь на пару секунд, прежде чем разразиться новой тирадой. –  Прекрасно, ну давайте. Чур, я львица. А ты, Лина… – Чернова указывает пальцем на гостью и замолкает. Ну и кем она вообще может быть? –  Короче, ты… не знаю… жучиха ты. – и наконец плюхается на кровать рядом с Успенской.
– Как бы ему теперь нагадить… есть идеи?  И это… а ты что думаешь? Ну типа… –  ещё одна вещь, которую Мила будет отрицать – это то, что ей нужен совет и помощь, а не послушное согласие.

Взгляд Милы, кинутый на девушку, многозначителен. Многозначительнее могут быть только закатанные вслед глаза. После такого можно рот не открывать, сразу всё становится понятно.
Лина походу одна из тех девчонок, что в каждом первом взаимодействии между мальчиком и девочкой видят возможность проявиться любви с первого взгляда. Искры, напряжение, бабочки в животе в конце концов вылезают из своих коконов и порхают, щекоча всё изнутри вызывая прилив дофаминчиков, окситоцинчиков и прочих гормонов счастья.
Только если в этой дыре хоть какие-то бабочки в животе появятся, то тут же утонут в желудочном соке. Не может быть здесь никаких красивых и высоких чувств. Ни к кому и ни за что. Чернова даже кивает самой себе, подкрепляя собственную мудрую мысль.
– Ты серьёзно…? – говорит не про американский футбол, а вот про то самое, что могла удумать Лина.
Какой бы Успенская доброй и смахивающей на нормального человека не была, она всё равно остаётся…  глупой. Ну знаете, классика устаревших сериалов и тропов. Крутая девочка-альфа, глуповатая бета и ещё третья подпевала, что в любой момент готова прибрать к себе место лидера. К счастью, третьей у них не было, третья вообще из другой компашки и роли там были распределены совсем иначе.
Ну знаете, вот та розовая банда из «Дрянных девчонок» или Модный клуб из «Дарьи». Что-то типа того. Только в Седовском сериале их намного меньше и подругами они не являлись, напоминание. Так что Мила хоть и милая, но быть милой стервочкой суждено Лине.

– Сыч, вот кто!
Сыч – это вроде как нелестно и можно сравнить с обзывательством. Других примеров из совиных не знает.
Мила бросает слова с обидой. Встаёт с кровати и направляется к окну, чтобы Лина не успела увидеть краснеющие от злобы (?) уши и щёки, стоит только снова вспомнить тот разговор. Снова отпивает, но больше обычного. Чуть одёргивает в сторону шторку, смотрит в окно и замечает, как кто-то до сих пор нарезает круги вокруг стадиона. Вот же людям нечем заняться.
– Больно мне надо это. Воевать ещё с кем-то за территорию. Только ненормальные захотят во владение кучку забытых миром беспризорников. Смысл вставать на их защиту? Не понимаю.
Чернова не добавляет «тебя это конечно же не касается, Лина». Успенская может быть и глупая, но вполне может понять и сообразить, что миром она не забыта, да и беспризорницей её считать смешно.
Вторая часть – упущение Милы, но тут не понять, про что именно она. Да, знай Лина суть конфликта, то уже не стала бы думать про розовые сопли. Ну а с другой стороны, она же и так знает, что Чернова не прочь насолить без причины другим учащимся. Просто в этот раз почему-то нашёлся защитник. Ну и перегиб случился, но это сама Алёна или как её там виновата, дура бестолковая.
– Мультиков своих дебильных обсмотрятся и начинают территории завоёвывать… Ну или в дурилки наиграются свои…
Короче так и так всё свелось бы к одному в глазах Лины.
Следующая фраза гостьи даже немного приободряет Милу.
– Ха, ну да. Кто с таким-то дружить захочет? Я вот ни-ко-го представить не могу.
То ли алкоголь в голову ударил, то ли представление бедолаги Николая, прозябающего в одиночестве в стенах своей комнаты, реально забавляло Чернову.
То, что именно так она и проводила большинство вечеров – это к делу не относится.

Да и вообще…
– Вот ты Лина везучая. Нашла же себе какого-то богатенького мальчика. Он тебе и подарки всякие дорогие делает постоянно… – канючит Мила, допивая остатки Гаража. Дальше за второй тянется, снова садится рядом и смотрит жалобно-жалобно. – И это в таком-то захолустье! Ну вот где, скажи на милость? Ну невозможно же, чтоб так повезло!

Отредактировано Мила (2025-06-27 13:23:24)